Буллинг, он же травля — это когда в коллективе кого-нибудь преследуют и унижают. Сильные могут травить слабого, бойкие — замкнутого, «обычные» — «другого». Буллинг появился не сегодня и не вчера: наверняка и в вашем классе был ребенок, которого дразнили. Может, это даже были вы.
Особенно остро травля проявляется на заре туманной юности, когда агрессоры изобретательны, у жертв не хватает сил бороться, а взрослые во всём видят несерьёзную подростковую суету. Почему один ребёнок получает удовольствие от унижения другого? Что заставляет молчать об этом? Кто способен помочь? К Международному дню защиты детей мы публикуем истории, которые пережили участники конфликтов и их близкие. А ещё — говорим о буллинге с учителем и психологом.
Катерина Гончаренко, десятиклассница
Жертва буллинга
Проблемы начались с третьего класса, когда стали сколачиваться компании. Я не входила ни в одну из них, у меня были другие интересы. Мои вкусы относительно музыки, книг и фильмов сильно отличались, я не люблю попсу, которая была у них в плеерах, меня не интересовали сообщества в социальных сетях, на которые подписывались одноклассники. Мне казалось, что у них узкий кругозор. Единственное, что нас связывало, это учёба.
Одноклассники считали меня замкнутым человеком. Возможно, из-за этого я стала объектом для насмешек и травли. Потом были личные конфликты с отдельными людьми. Находиться в классе было всё тяжелее.
Класс решил меня полностью бойкотировать
После третьего класса я поехала в детский лагерь. Там отдыхала моя одноклассница. Когда девочки собирались на дискотеку, они красились, надевали нарядные платья, я ограничивалась обычной майкой и шортами. Одноклассница надо мной смеялась, всем рассказала, что я веду себя не как девочка. В дело вмешалась моя бабушка, она сама учительница. Во время их разговора эта девочка строила из себя жертву и говорила, что агрессия направлена не в мою, а в её сторону.
Гимназистка Катя Гончаренко
После каникул она рассказала об этом одноклассникам. Класс решил меня бойкотировать. Если я что-то спрашивала — не отвечали. Могли посмеяться, повернуться в мою сторону и оскорблять. Неприязнь этой девочки я чувствовала на протяжении всей учёбы. Она использовала любой повод, чтобы конфликтовать со мной на глазах у всех и выйти победительницей из ситуации.
Самое страшное было не просто находиться в классе, а то, как я туда заходила. Мой день уже был плохим, потому что я была в гимназии. Помню, как держала дверную ручку — руки были мокрые. Я боялась, что, когда войду, все начнут шептаться и при этом я буду слышать, что про меня говорят.
Всё это внимание меня подавляло. Я стала ещё более замкнутой. Меня не били, но однажды я получила записку, в которой мне желали смерти.
Просто ждала, когда уйду в комнату и смогу заплакать
В шестом классе моё психическое здоровье пошатнулось. Я молчала, молилась, плакала, могла стать на колени — только бы не идти в школу. Мама советовала игнорировать оскорбления и насмешки — она тогда не понимала, насколько опасен буллинг. Но потом забеспокоилась. К тому времени я была в истерике, руки порезаны, подписалась на странные группы «ВКонтакте». Мама обратилась к школьному психологу. Вмешательство психолога немного изменило ситуацию. Лучше ко мне относиться не стали, но уже побаивались что-то сказать — поняли, что могут быть проблемы. Правда, были моменты, когда я слышала в свой адрес что-то вроде: «Ну что, опять идёшь кому-то жаловаться?».
Я не могла поговорить с ними. У меня была ужасная самооценка. Обиды накапливались несколько лет. Я сдерживалась, хотя было желание драться, потому что я не знала, как себя по-другому защитить. Каждый раз, когда приходила в класс, — молча слушала, даже умудрялась не плакать. Просто ждала момента, когда приду домой, уйду в комнату и смогу заплакать. Я чувствовала, что, если начну что-то выяснить, меня загнобят первой. Боялась показаться слабой. Мне хотелось казаться сильной.
В интернете искала людей, которые сталкивались с такими же проблемами, как и я. Первое время, скажу честно, это были суицидальные сообщества. Потом, к счастью, я попала в хороший круг общения благодаря общим интересам. Нашла правильных людей, которым могла всё рассказать, меня понимали и поддерживали. Они не затягивали в болото, говоря, мол, ты должна себя убить и только тогда станешь свободной.
После шестого класса перешла в другую школу. Старую страничку во «ВКонтакте» удалила, создала новую, где изменила имя и даже пол. Из всех старых школьных «друзей» оставила одного человека, которого считала адекватным. Он рассказал об этом бывшим одноклассникам. Я стала получать от них угрозы: писали, что сделают так, что никто в новом классе не будет со мной дружить. Потом отстали: вмешалась одна из моих подруг из интернета, которая вступала в переписки с анонимной страницы и высмеивала их отношение ко мне.
Одноклассники могут дать списать. Меня это поначалу очень удивляло
В новой школе я проучилась год. Мне было 14 лет, и у меня наступил период яркого максимализма, когда хочется, чтобы границы не нарушались, а мама в комнату не входила без стука. Начались разногласия, и я уехала к отцу в Москву. Восьмой класс отучилась в частной школе. Но потом вернулась — не хотелось забывать родной язык, а образование собиралась получать в Беларуси. Теперь учусь в другой школе.
Я полюбила post-punk, и мне нравился стиль исполнителей: короткие волосы, чёрная одежда. Пыталась быть похожей на них. Новые одноклассники не понимали моих интересов. Их смущало, что девушка может ходить с короткой стрижкой. Каждый раз пытались обращаться ко мне в мужском роде. Был один неадекватный человек, который мог кидать в меня пластилин и жвачки. С ним разговаривал директор, но это не особо повлияло.
Катя любит эксперементировать с имиджем. Бывшие одноклассники этого не понимали и считали Катю странной
Ещё меня могли подкараулить, когда я возвращалась домой, перекрыть движение, начать задавать всякие неудобные вопросы, например, о моей ориентации, какого я вообще пола. После того как один одноклассник тайком выследил, где живу, и показал классу фото моего дома, мы с мамой напугали его, что напишем заявление в милицию. Многие после девятого класса хотели поступать в ПТУ, поэтому, чтобы не было проблем, прекратили ко мне лезть.
Этот класс распался. Новый, десятый класс мне нравится. Чувствую себя максимально комфортно и свободно. Каждый учится для себя, никого не волнуют чужие оценки, чужое поведение. Одноклассники могут помочь в каких-то трудных ситуациях: объяснить, если чего-то не поняла, дать списать. Меня это поначалу очень удивляло. Сейчас я параллельно заканчиваю музыкальную школу и думаю, куда поступать. В будущем мне бы хотелось защищать права женщин, а ещё хочу писать музыку. Пока все эмоции я могу выражать только через социальные сети.
Если вернуться к буллингу, я считаю, что, когда вас травят и вы чувствуете, что всё выходит за границы, лучше всего не держать это в себе. В каких-то случаях может помочь психолог, а в случаях физической агрессии лучше идти в милицию. Нельзя закрывать на это глаза. Многие говорят: что возьмёшь с подростков, но 15–16 лет — это сознательный возраст. Люди должны понимать, что делают и что за этим может последовать.
Марина Пирогова, дизайнер
В школе была агрессором
Если вкратце, вместе с компанией одноклассников мы доводили человека до истерики. После процесса чувствуешь себя счастливым. Во-первых, получаешь поддержку окружения, которое соглашается с этими действиями, это работа на публику. Плюс — реализовываешь какие-то внутренние потребности.
Стыдно ли мне сейчас? Уже нет. Я считаю, что стыд — это помощник на пути осознания того, в чём ты не прав. Но тащить его за собой всю жизнь — это не круто, не эффективно и не продуктивно. После того как берёшь на себя ответственность за то, что совершил, делаешь выводы, принимаешь какие-то решения, тебе не обязательно тащить на себе эмоции дальше. Ты уже можешь взять на себя другую роль — роль миротворца. И с этой ролью продолжить движение.
Что ещё можно взять от человека, который плачет?
Травить младших не интересно. С ними и так всё понятно. Их можно задирать, но по-жёсткому происходит, когда понимаешь, что человек тебе равен. На тот момент ты думаешь, что в любой ситуации, которая ему не понравится, он может тебе ответить, ведь он такой же, как ты. То, что он соглашается на агрессию, — это его выбор, и никто никому ничего не должен. Создается впечатление, что всё честно: вы были наравне — он проиграл.
Как правило, выбирали одного человека, который каким-то образом изолировался. Роли агрессора и жертвы в этом возрасте очень подвижны. Мое дальнейшее изучение этого вопроса показало, что в одном окружении человек может быть агрессором, в другом — жертвой.
Дизайнер Марина Пирогова в школе доводила одноклассников до истерики
Буллили по-разному. Например, когда ты показываешь человеку по 30 раз фак, в какой-то момент он начинает эмоционально реагировать. Буллинг — это систематическая история. Могли придумать неприятные прозвища. Например, решили назвать одну девочку шкафом. Она была спортивного телосложения: раз широкие плечи — значит, шкаф. Было прикольно подойти, стукнуть тихонечко и сказать что-то, вроде: «Эй, открывайся». Она могла игнорировать, могла отбиваться. Но как-то подошла ко мне и спросила, зачем я к ней лезу, мол, знаю ведь, что ей неприятно. Мне в тот момент так неловко стало, я почувствовала, что делаю полную фигню. Вообще, буллили обычно до той поры, пока человек не выплеснет тебе какую-то свою реакцию. Когда реакция получена, коммуникация считается завершенной. Что ещё можно взять от человека, который плачет? Он уже выразил очень яркую негативную эмоцию. Это было необычно — то, от чего тебя ограждали, но что тебе интересно.
В моей семье эмоции у взрослых были под запретом. То, что я могла плакать, ну это как бы — «господи, скоро перестанет, всё будет хорошо». Не было каких-то долгих бесед, обсуждений. А тут случаются какие-то события в жизни, ты понимаешь, что они тебя расстраивают, но ты должен держать лицо, потому что тебя этому научили. И вот ты видишь, что кто-то позволяет себе эту эмоцию, и ты её тоже чувствуешь, и как бы вы вместе это пережили — и тебе хорошо, тебя отпустило. Границ ты пока не ощущаешь...
Кого нашла — попросила прощения
В университете я чуть не стала жертвой буллинга. И тогда мне стало неприятно и стыдно. Кого нашла — попросила прощения. Сейчас мы хорошо общаемся. Некоторых не нашла. Наверное, потому, что они поменяли фамилии. Надеюсь, у них всё хорошо. Просто бывает так, что буллинг накладывается на какую-то личную остросоциальную ситуацию в семье и люди становятся более уязвимыми
Например, с нами в классе училась девочка-отличница. Сначала к ней все хорошо относились, потом у неё убили папу. Одноклассница ушла в себя. Наш буллинг был способом получить от неё какой-то ответ, мол, ну же, поговори с нами. Её могли облить освежителем воздуха, потому что решили, что от неё дурно пахнет. Могли сбросить вещи со стола, испачкать её одежду, пока она была на физкультуре. Это нехорошо. Ладно, вещи можно поднять, но когда испачкали твою одежду, приходится приложить усилия, чтобы это исправить. И это ни с чего. Человек просто всех игнорировал, ни с кем не общался, но и повода так поступать с собой не давал.
Сейчас понимаю, что это был супердеструктивный метод добиться контакта, но он нам был нужен, потому что до этого с ней все общались. Контакты этой девочки после школы пропали, я ещё недавно пыталась ее найти, но не получилось. Мне бы хотелось сейчас с ней поговорить. Этот фидбэк очень важен, когда ты говоришь человеку, что был не прав, что делал так не потому, что это было суперспланировано, что ненависть была не к ней, а являлась реализацией каких-то потребностей, которые ты тогда не осознавал.
Поддержка учителей
Родители не знали, что их детей буллят. Мне кажется, это была система, по крайней мере в нашем коллективе. Во-первых, человек, которого буллят, обычно уязвим. А чтобы попросить о помощи, нужны силы.
Знали ли учителя? Я считаю, это не забота учителей. Когда у тебя шесть параллелей и каждый час на урок приходит новый класс, ты просто не можешь распределить внимание и на предмет, и на межличностные отношения, которые происходят вне урока. Тем более чем старше становятся школьники, тем изощреннее проявляется агрессия.
Другое дело, что был один факт, который возмущает до сих пор, — поддержка учителей. Были те, которые, когда им кто-то не нравился, а одноклассники его чморили, смеялись вместе со всеми. Надеюсь, что это исключение. Ведь, казалось бы, это же ребёнок. Что с него взять? Ну плохо же, что над ним смеются. Но вот учительнице по математике, например, было приятно, что смеются над тем учеником, которого она не любила. Были ещё и такие учителя, которые буллили сами. Вот с этим, думаю, многие сталкивались.
Могли ли ситуации повлечь за собой суицид? Безусловно — и суицид, и в принципе агрессию, например по отношению к животным. Сегодня на школьнике отрываются одноклассники, завтра он пошел во двор и убил беременную кошку. Ты никогда не знаешь, как отреагирует чужая психика. Просто не имеешь понятия, в каком эмоциональном состоянии находится человек в данный момент. Может, он максимально раздавлен, а ты являешься именно той самой пусковой кнопкой. Но я не считаю, что это всё — проблема детей, и они должны нести ответственность. Потому что, во-первых, они эмоционально и психологически незрелые, они только изучают это поле, и у них нет проводника. Они не знают, что с ними происходит, когда они находятся в этапе перестройки. Они могут быть и агрессорами, и жертвами в разных ситуациях.
Можно ли победить буллинг?
Нет, насколько бы общество ни было прокачано. Даже если эти склонности не проявятся в школе, человек выйдет в самостоятельную жизнь, и ему захочется попробовать новые паттерны коммуникации. И скорее всего, провал коммуникаций тоже случится.
Я считаю, что этот путь просто можно помочь пройти. А именно, это уроки психологии в школе. Без учёта в аттестате, с пятого по девятый класс, например, когда происходят и гормональные, и психологические изменения, плюс накладываются разные уровни ответственности. Мне кажется, уроки психологии в школе упразднят не только буллинг, но и помогут решить ряд других проблем, которые возникают в период средней школы.
Ольга Карач, общественная активистка
Мама ребёнка, которого буллят
Сыну Святославу было 4 годика. Две недели подряд он возвращался из детского сада в плохом настроении, всё время грустил. Когда мы собирались по утрам в садик, плакал, просил, чтобы его туда не вели. Спрашивала — почему? Отвечал, что хочет порисовать или полепить дома. Правду не говорил, а я пребывала в иллюзиях, что мой ребёнок расскажет мне всё.
Все едят вместе, Святослав — отдельно
Однажды пришла забирать сына из садика. Рядом с нами одевалась девочка. Мы разговаривали с её мамой. Девочка пошла к выходу. Мама спрашивает: «А ты не хочешь попрощаться со Святославом?» — «Нет, — говорит. — Мы его все не любим, потому что он медленно одевается». Думаю, что ребёнок может не любить другого ребёнка, если тот, например, не поделился игрушкой или толкнул. Но детям обычно всё равно, как кто одевается. Это не является элементом их игр.
После этой истории у нас был долгий разговор с воспитателем. Стали вспоминаться другие случаи. Например, все едят вместе, Святослав — отдельно. Таким способом воспитатели пытались заставить сына одеваться быстрее. Конечно, детский садик пришлось поменять. Это был очень тяжелый период. У Святослава упала самооценка. Я поняла, что мы на правильном пути спустя год, когда он вдруг сказал: «Мама, знаешь, дети в том детском садике были очень злые, а в этом — добрые».
Буллинг в Беларуси почти всегда инициирован не детьми, а взрослыми с целью так или иначе поставить кого-то в какие-то рамки. Эта модель поведения, начиная с детского садика и заканчивая взрослыми отношениями, везде одинаковая. Государство использует её, чтобы дисциплинировать людей.
Ольга Карач считает, что буллинг — не только проблема белорусских подростков, но и всего государства
Даже легкие репрессии выматывают и эмоционально истощают человека. Всё это — следствие одной общей ролевой модели.
Я знаю случаи, когда ребёнок сталкивался с буллингом, а родители поддерживали воспитателей и учителей. Иногда в травлю втягивались исполком и милиция. Как в этой ситуации ребёнок может вообще противостоять, потом вырасти и чувствовать, где его границы? На мой взгляд, это очень большая проблема в Беларуси именно потому, что мы все в этом выросли. В какой-то степени мы все — жертвы буллинга.
Елена Михаленко, учительница физики, детская писательница
«Если ребёнку не к кому пойти, когда его травят, это катастрофа»
Чаще агрессорами становятся дети, которым недодали внимания в семье. Выходками они пытаются обратить на себя внимание. Ошибка родителей, когда они зацикливаются на недостатках. Получил ребёнок четыре десятки за неделю — а почему не пять? Убрал в комнате — а почему не убрал в коридоре? Он изо всех сил старается быть хорошим, но его не ценят. И ребёнок думает: «Если я для вас всё равно плохой, так зачем напрягаться?». С агрессором тяжело, и лучше работать индивидуально. Учитель может остаться и поболтать с ним после работы. Большинство из таких детей оказываются нормальными, классными, интересными, но им чего-то не хватает.
Если мы хотим, чтобы наши дети были счастливы, надо с самого раннего детства выстраивать с ними доверительные отношения. Они должны понимать, что в случае конфликта могут рассчитывать на нашу поддержку. Ещё очень важно общаться с учителями, показывать, что вы интересуетесь жизнью своих детей. Если необходимо, надо обратиться к школьному психологу. Если это действительно специалист, то у него есть разные методы, которые смогут сплотить коллектив. Если ребёнку не к кому пойти, когда его травят, это катастрофа. У нас страшная статистика и по суицидам, и по детским неврозам.
Просто кто-то решил: «А давайте с ней не дружить».
Самое страшное — когда против ребёнка ополчаются все. Не важно, в чем причина и была ли какая-то его вина в начале конфликта. Его надо спасать, причем всем — учителям, психологам, родителям. Каждый должен понимать, что без поддержки ребёнок может совершить всё что угодно.
В моем классе невзлюбили девочку. Пыталась разобраться почему. С точки зрения детей — немного зануда, не модная, не похожа на других. Какого-то серьёзного повода не любить её на было. Просто кто-то решил: «А давайте с ней не дружить». В этом же классе училась другая девочка, которая поддержала одноклассницу. В результате она оказалась второй жертвой. Причем её травили с большей радостью. Если первая девочка ни на что не претендовала, тот тут человек, претендующий на роль одного из лидеров, стал изгоем. Многим это показалось интересным.
Школьница была из верующей семьи. Она сказала, что поступила по-христиански, не бросив человека в беде. Ситуация разрешилась, потому что вмешались взрослые. Я организовала в классе несколько интересных мероприятий, в которые втянула всех детей — и жертв, и гонителей. Им пришлось делать что-то интересное вместе. В результате большая часть класса стала относиться к девочкам нормально. Этот опыт показался мне полезным. Моралями и уговорами до детей не достучишься.
Перейти в другой коллектив — порой этого вполне достаточно
Встречалась и с жёсткой формой буллинга. В классе учился ребёнок, которому было хорошо в своем собственном мире. Такое встречается у детей с аутизмом. Дети начали его дразнить, бить — просто потому, что он не такой, как они. Ребёнок очень агрессивно реагировал. Например, его могли обозвать дураком или жирдяем, а он в ответ швырялся стульями. В классе разворачивался спектакль, что вызывало у тех, кто травил, смех. Это повторялось систематически.
Учился этот ребёнок плохо. С учителями на контакт не шёл, поэтому далеко не все они его защищали. В результате мальчик перешёл в другой класс и смог закончить школу. Да, он мог не писать контрольную, потому что не хотел, но вот ты задаёшь вопрос на логику — и он тут же отвечает. Иногда можно кого-то признать немножко особенным, разрешить ему жить по своим правилам.Тем более если ребёнок действительно особенный.
Перейти в другой коллектив — это иногда хорошее решение, порой его вполне достаточно. Но просто забирать ребёнка из школы не выход, он может этого не хотеть, даже если его обижают.
По моим наблюдениям, травле чаще всего подвергаются или другие, которые отличаются национальностью, могут быть из верующих семей, полненькими или носить очки в толстой оправе, или — самые слабые.
Наталья Борисёнок, психолог: Как узнать, что вашего ребёнка травят?
Буллинг может проявляться уже в раннем возрасте, где-то в третьем-четвёртом классах. К основным признакам можно отнести снижение успеваемости. Например, ребёнок всё время учился хорошо и тут резко не хочет ходить в школу вообще.
Меняется поведение. Надо очень внимательно следить за этим, особенно если ваши дети — новенькие в классе. Потому что там уже сформировался коллектив. Неизвестно, как себя зарекомендует в нём ребёнок и как к нему будут относиться.
Если в семье происходят какие-то изменения: рождение ребёнка, развод, смерть кого-то из близких — надо не забывать уделять внимание и тому, кто ходит в школу. Он уже поставлен в такие рамки, когда детям может захотеться его как-то подковырнуть. Например, мама с папой развелись. Дети видят, что ребёнок и так напряжён, но они могут просто спросить что-то вроде «А как ты проводишь выходные?». И для него даже это уже травматично. Те, кто видит эту слабинку, могут начать на неё давить.
Также признаком буллинга может являться то, что ребёнок начинает болеть, как только надо идти в школу. Конечно, это неприятие своей сферы.
Если речь идёт о детях чуть постарше, можно смотреть, с кем они общаются. Как взаимодействуют с одноклассниками. Например, ребёнок просит, чтобы родители узнали в родительском Вайбере, что задавали. Если это происходит систематически, стоит задуматься. Обычно школьники могут сами позвонить кому-то из одноклассников.
Ещё надо обращать внимание на то, когда ребёнок просит больше денег на карманные расходы или у него пропадают вещи. Вымогательство во время буллинга очень характерно для нашего времени. Присматривайтесь и к тому, в каком состоянии приходит ребёнок из школы: нет ли царапин, ссадин, не порвана ли одежда.
Нельзя разбираться между собой, ругать других родителей, мол, смотрите за своими детьми. Нельзя идти и скандалить с учителями. Это может вызвать обратный эффект. В том числе и потому, что ребёнок может видеть и передать вам ситуацию однобоко.
Нужно помнить, что, если ребёнку не к кому пойти, когда его травят, это катастрофа. Если ребёнок открылся, надо дать ему возможность выговориться. Ни в коем случае нельзя спрашивать, почему он сам не дал сдачи, или кидаться фразами вроде «Вот я им покажу, разберёмся». Ребёнка надо поддержать, поблагодарить за доверие. Дальше можно поговорить с классным руководителем, а она свяжется с психологом, который организует для класса тренинги.
Еврорадио
Материал сделан при поддержке «Медиасети». Продюсер — Маша Колесникова
