Я берусь за этот текст уже который раз, я пишу его больше месяца, а он всё не клеится, не срастается. Я думаю, это потому, что лично для меня он очень важен. Я всё не могу его выразить именно так, как хочу. А хочу я, чтобы тот, кто будет читать, понял, насколько моё сердце переполнено чувством благодарности и дочерней любви к моему отцу.
Сколько я себя помню, он всё время был в командировках или на работе. На встречах. Возвращался поздно, холодный с мороза. Он не делал со мной уроки. Не ходил в походы. Не читал мне сказок. Но всегда оказывался рядом, когда был нужен.
Я не знаю, что такого он сделал в моём детстве, чтобы я на всю жизнь сохранила особое чувство к нему. Огромную любовь, безмерное уважение и... что-то такое, почему я могу выплакаться в минуту самого отчаянного отчаяния именно в его жилетку.
Делаю я это редко. В первую очередь потому, что у отца есть разрешение на ношение оружия.
Ну и потому что я единственная дочь. А главная отцовская задача в течение всей его жизни была и есть защищать. Даже не так. ЗАЩИЩАТЬ!!! И три восклицательных в конце.
Помню, как меня лет в 6 мама отворачивает лицом в сторону нашего подъезда, а я всё мотаю белыми бантами из стороны в сторону, пытаюсь изогнуть шею, рассмотреть, что же именно мой папа сделает с Кристинкиным отцом, который меня ударил. Кристинкин папа большой, страшный. Но я точно знаю, что мой папа в гневе страшнее. Я рада, что он всегда на моей стороне. Я рада, что он именно МОЙ папа.
Помню, как он бежит, лавируя между машинами, ко мне, 12-летней, визжащей от невыразимого ужаса, пытающейся оттащить свою собаку от разъярённого бездомного бультерьера.
А вот я звоню лет в 15 из школы, выдохнув сквозь слёзы в трубку:
- Приходи, ты мне нужен!
Больше говорить не могу, горло сжимают спазмы обиды и горечи. Но больше и не надо. Отец через пять минут рядом, хотя трубку поднял заспанный. Он не успокаивает долго. Жёсткими, жёлтыми от курева пальцами вытирает растёкшуюся тушь, цедит сквозь сжатые зубы:
- Что случилось?
А потом задаёт сакраментальный вопрос:
- Кто?
Мои слёзы для отца – спусковой крючок. Наверное потому, что плачу я редко. Я точно знаю и знала с самого раннего детства, что звать его – самая крайняя мера. В отцовской коробке передач нет заднего хода. Никогда не было.
Тогда папа казался мне всемогущим. И это нормально для почти всех детей. Но когда мы растём, мы узнаём границы родительских возможностей и сбрасываем их с воздвигнутых пьедесталов.
Я тоже росла и узнавала реальность. Я пыталась впихнуть в себя истину, что отец – не бог. И не может им быть.
Но в 18 лет я попала в аварию. Авария была несерьёзная, серьёзными оказались мужчины из разбитого авто. Я вдруг оказалась в машине времени. Чик-чик, минус 15 лет. Привет, 90-е! Теперь я узнаю, что такое разборки по понятиям. Меня размазывают по капоту. Что-то кричат в лицо. Что – не помню. Помню только суженные от злости глаза и брызги слюны. Я испугалась. Сильно. До состояния, когда подгибаются ноги и перехватывает горло. Когда мозг не работает. А работают только базовые инстинкты самосохранения.
Я вырываюсь, сваливаюсь бесформенным кулем на заднее сиденье своей машины, хватаю дрожащими пальцами телефон.
Я не думаю, я только верю. Верю, в то, что папа может всё. Что он окажется рядом через минуту. Что снова защитит. Как всегда.
Я кричу в трубку:
- Папочка, мне нужен отряд ОМОНа! Спецназ! С автоматами! Сюда! Срочно!
Куда сюда – не объясняю. Зачем автоматы – тоже.
В этот момент к нам подъезжает наряд ГАИ. Просто проезжал мимо. Просто остановился. И выходят гаишники, уж не знаю, почему, но по какому-то неимоверному стечению обстоятельств они с автоматами.
Я растекаюсь по сиденью, меня накрывает волнами безопасности. Вот он – папа! Не сам, не собственной персоной, но всё же... Он всё сделал.
Я восклицаю в трубку:
- Они уже здесь! Спасибо...
Папа ничего не понимает, папа даже не успевает заметить паузу между первой моей истеричной фразой и второй, растекшейся.
Может быть, я должна понимать, что папа не бог. Но верю я в обратное.
И эта вера живёт со мной постоянно. Висит в прихожей на крючке для зонтика. Лежит в заднем кармане джинсов. Я беру её с собой каждый день на работу ли, в отпуск, на прогулку в парк...
Да, я папина дочка. Ведь даже в 30 лет так важно ей оставаться. Маленькой. И с белыми бантами.
Лёля Тарасевич
Фото: BBC
Читать истории по теме:
Хорошо, что он у меня есть – мой самый обычный, но самый особенный папа
Папа-праздник и мама, которая всё портит
